Процессы вестернизации являются процессами влияния и доминирования западных стран над другими странами и затрагивают различные сферы деятельности, а именно: в области экономики идет заимствование современных западных технологий, организационных форм экономического производства, военно-технической культуры; в политической, социальной и культурной сферах изменяются нормы социальной регуляции (демократическое политическое устройство, приоритет прав человека, либеральный тип социальных условий для самореализации личности, религиозная и национальная толерантность, свобода информации и творчества и т.п.), навязываются чуждые традиции [1, с. 455].

Процесс вестернизации оказывает обратное влияние и на западные общества, и влияние это весьма многостороннее.  Отдельные культурные заимствования, например, йога, дзен-буддизм, восточное искусство. Под воздействием усиления миграционных потоков, происходит массовая эмиграция на Запад из стран Востока, создание на Западе анклавов чужеродного населения [2, с.66].

Вестернизация — весьма сложный процесс. С одной стороны, ее влияние вызывает противодействие, определенную реакцию, которая стремится избавиться от результатов проникновения инокультурных факторов. При этом обычно реакции против вестернизации и являются ее основными стимулами, то есть чаще всего почти весь процесс вестернизации страны исчерпывается реакцией на нее. Пытаясь противодействовать влиянию Запада, местные культурные слои как раз и вносят вестернизующее влияние в местную культуру. С другой стороны, каждая вестернизация сопровождается и  обратным влиянием культурной гибридизации.

Вестернизация может кардинально изменить общество, которое включилось в этот процесс, она как таковая есть вовлечение обществ в орбиту западной цивилизации, и применяется этот термин к явлениям, относящимся к последним векам второго тысячелетия. Существует и другой термин – «модернизация», вовлечение обществ традиционного уклада в «современный» тип хозяйствования и управления. Более общий по названию, этот термин применятся как синоним вестернизации, поскольку в сегодняшнем мире «современное» общество – это общество западного типа.

        Вестернизация не ограничивается поверхностным заимствованием техники, она включает широкий спектр реакций реагирующей системы на сильное внешнее воздействие. Специфика процесса вестернизации определяется, прежде всего, особенностями страны или региона, претерпевающего данное воздействие, а не характером западного влияния. Результат вестернизации в большей степени связан с предшествующими стадиями развития вестернизуемой страны, чем с предметной областью заимствований. Данный процесс  оказывает сильное стрессовое воздействие на историю и культуру страны, но, если не происходит гибели вестернизированной культуры, всегда можно утверждать, что вестернизированная страна больше связана со своим прошлым до вестернизации, чем с регионами, откуда она получила заряд западной культуры. Поэтому число вариантов вестернизации определяется типами вестернизуемых культур в гораздо большей степени, чем случайными удачами и неудачами на пути самой вестернизации. На примере Китая общая схема вестернизации такова:

1. Политика изоляции от вестернизующего влияния чужой культуры
2. Попытка заимствовать вооружения, не изменяя основной тип культуры
3. Поражение в военном конфликте

4.Реформы в политике и экономике по западному образцу, достаточно поверхностные по своему характеру

5.Милитаризация политики и экономики, образование тоталитарного государства с националистическими лозунгами

6.Медленное преобразование к менее тоталитарному режиму [3].

Китай, который занялся освоением хозяйственных и технологических достижений Запада, кардинально не менял собственные системы социальных и политических ценностей.  «Китай дает образец развития на основе собственной, а не западной рациональности. В этой рациональности политический класс и особенно бюрократия – не просто носители функций, а прежде всего патриоты. Рациональное здесь – не декартовское, а конфуцианское» [4, с.18].

Прочие страны мира скорее приспосабливаются к существующей глобализации, чем вырабатывают собственную национальную стратегию. Всепланетная вестернизация образа жизни и условий существования всего человечества началась на рубеже XV-XVI вв. Китая она коснулась, однако, весьма поздно, лишь в середине XIX в., после опиумной войны, заставившей страну широко открыть двери англичанам. Эта война принесла множество неисчислимых новшеств в Поднебесную, как и во все колонизированные страны. [6]

Процесс преобразования Китая, затронутого колонизацией и вестернизацией, шёл быстро и интенсивно, что, с учётом размеров страны, заслуживает особого внимания.

Поиск ответа на внешний вызов, оказывавший решающее воздействие на развитие Китая в середине 19 века, формулировал задачи преобразования и определял социально-политические силы для их достижения. Данный процесс начался с поиска у Запада модели модернизации, которая показала разнонаправленность западных концепций и традиционных китайских ценностей, тем самым стимулировав поиск собственного национального пути и усилив при этом влияние интеллектуального компонента на него.

Поиски тайпинов на практике обрести новую идентичность пришли на смену поискам теоретического ответа на вызов Запада в рамках доктрины «самоусиления». В связи с их неудачей инициатива вновь перешла к интеллектуальной элите, разработавшей программу «100 дней реформ», поражение которой способствовало возникновению народного движения ихэтуаней. В конце концов, Синьхайская революция добилась первых позитивных результатов, объединив реформаторские импульсы интеллектуалов и населения. Однако для развития революции, утонувшей в военном регионализме, главным препятствием было отсутствие четких социально-экономических целей и массового общественно-политического движения [5, с.109].

В итоге в стране возникла одна из важнейших закономерностей социальных преобразований. Недостаточно радикальные реформы прерывали революционное движение, у которого не хватало сил объединить разрушенное социально-политическое пространство, а усиливавшийся военный, этнический и политический регионализм воспроизводил традиционную культуру, стимулировавшую попытки восстановить сильную централизованную власть, на более низком уровне. Постепенно политические партии, предложившие почти реализуемые цели, вытеснили милитаристские клики. Выяснение оптимальных пропорций между преимущественно западными теоретическими конструкциями и национальной традицией стало важнейшей проблемой наступившего этапа. На этот раз движение в сторону Запада встретило ограничение в лице до этого всегда стимулировавшей вестернизацию практики, отдавшей предпочтение не марксистской программе Коминтерна и КПК, а более националистической программе Сунь Ятсена и ГМД.

         Теоретические поиски и политическая практика, борьба западных теоретических концепций с национальными традициями, сопровождавшихся поочередным усилением влияния политических партий и армии, сузило круг поисков. Однако, растворяясь в противоборстве различных общественно-политических сил и тенденций, попытки модернизации не заканчивались успехом. Несмотря на восстановление национального (ханьского) государства, главная задача, а именно – уменьшение разрыва в уровне экономического развития с ведущими странами – не была выполнена, он продолжал расти.

Парадокс заключался в том, что ГМД, формально восстановив суверенитет Китая, оказался не в состоянии удержать наиболее развитую его часть, оккупированную Японией. Чунцинское правительство контролировало лишь то, что ему было по силам. Только в ходе Второй мировой войны республиканский Китай сначала добился международного признания, а после – в основном усилиями других участников антияпонской коалиции – был восстановлен китайский суверенитет над всей территорией страны, но Гоминьдан уже был не единственной внутрикитайской силой, которая его осуществляла.

Спустя век после начала модернизации стало очевидно, что важнейшим условием успеха является энергичная и нравственно чистая общественно-политическая сила, способная воодушевить общество на экономическое строительство, которой стала КПК. В ее марксистской идеологии видели достойную замену национальному изоляционизму Гоминьдана, которая откроет путь в большой мир, где классовые интересы и лозунги признавались формой национальной идентичности, обеспечивая поддержку влиятельных внешних сил. Целью революции была смена типа развития КНР с учетом требований эпохи, но после нее традиция сохранилась, продолжая оказывать большое влияние на политический процесс [6].

        Упорная борьба новой модернизаторской идеологии с национальной традицией была безрезультатной. Практические преобразования, проводившиеся под знаменами марксизма, вновь показали, что важнейшим инструментом консолидации общества остается общенациональная идеология. Противоречие национального и западного, традиционного и классового вновь обострилось, положив начало следующему этапу модернизации – поиску новой (цивилизационной) идентичности.

Лишь нарушив естественно-исторический процесс и уничтожив традиционную идентичность, можно было достичь экономического роста и создать общественно-политическую систему, способную к самовоспроизводству. Ее отсутствие могло восполнить укрепление человеческого потенциала за счет общенационального единства и экономических стимулов или мобилизация за счет порождавших и эксплуатировавших энтузиазм населения классовой борьбы, внешних угроз и борьбы с традицией.

         Авангардная партия, возглавлявшая этот процесс, непрерывно боролась с расширявшими социальное пространство модернизации, но в то же время уводившими ее в сторону от первоначальных целей правым и левым уклонами. Смысл этой борьбы заключался в том, что строгий экономический детерминизм не действовал в Китае, но только экономическое развитие могло преодолеть традиционное для китайской цивилизации господство внеэкономических, социально-политических факторов и осуществить цели модернизации.

         «Левый» уклон должен был нейтрализовать реалистично-утилитаристский, преувеличивавший роль экономического детерминизма. Мао Цзэдун, отстаивая интересы национальной культурной идентичности, постоянно боролся с правым уклоном. По мнению политического лидера, в тот момент, когда китайское общество обретет динамизм, экономическое развитие автоматически станет функцией национальной культуры, а не создаст новую духовную культуру. Поиску их оптимального сочетания были посвящены последние десятилетия жизни Мао Цзэдуна, однако, эти попытки так и не увенчались успехом. Тем не менее, благодаря ним были выявлены ошибочные решения, что помогло следующему поколению политиков сузить поле выбора. Породившее волюнтаризм «большого скачка» и «культурной революции» доминирование «левого» уклона спровоцировало возвращение к законам экономического роста [7, с.23].

         Представление об эклектическом характере маоизма, подразумевавшем политическую практику КПК в 1950-1970-е годы, преобладало в китаеведении в течение долгого времени. Трудно оспаривать данное утверждение, подходя к нему, по меркам европейской цивилизации, как к течению в марксизме. Восстановление логики его развития доказывает, что он должен оцениваться не как западное, а как оригинальное китайское учение, вызванное социалистическими идеями Запада и пытавшееся соединить коммунистическую теорию с традиционными ценностями.

        Маоизм отразил черты модернизирующихся цивилизаций и создал пространство для национальных концепций развития, так же как марксистский классовый анализ был верен для капиталистической стадии развития. В его интерпретации самым сложным было то, что категориальный аппарат и методология, использованные им, описывали отсутствовавшие в классическом марксизме.

В результате, к середине 1970-х годов, несмотря на то, что Китаю не удалось обрести новую идентичность, он получил богатый, хотя и в большей степени негативный опыт. Одной из главных причин этого было то, что модернизаторские действия не сопровождались целенаправленным поиском идентичности, а вели преимущественно борьбу за разрушение старой. Оказалось, что при сохранении традиции успешная модернизация невозможна, но при этом к провалу ведут и попытки полностью от нее отказаться. Чтобы найти условия для синтеза традиционного и современного, национального и универсального, точные пропорции которых и определят новую идентичность, нужно было разделить идеологические принципы, приводящие общество в движение, и механизмы экономического роста.

           Главной задачей социализма в восточной китайской трактовке стало придание модернизаторской роли традиционной культуре, способной обеспечить механизм экономического роста. Позитивные заимствования, уже осуществившие синтез и имеющие надежную перспективу расширенного воспроизводства, должны были стать основой этого процесса. Важнейшим из таких заимствований являлся познакомивший Китай с европейским пониманием исторического процесса марксизм, ставший интеллектуальной средой, в которой наметилось соединение европейской науки и традиционного китайского знания, предоставив адекватные формы для его интеграции в мировую культуру.

       Из реформаторской (цинских чиновников), национально-традиционалистской (Гоминдана) и радикально-революционной (КПК) моделей модернизации лишь последняя сумела преодолеть пассивность социокультурной среды и вывести Китай из состояния стагнации на путь динамичного развития.