Современное общество все чаще сталкивается с необходимостью пересмотра подходов к обеспечению безопасности личности, особенно в контексте защиты несовершеннолетних. В условиях растущей тревожности по поводу сексуальных преступлений в отношении детей усиливается потребность в более действенных механизмах правового реагирования.

Вопрос обеспечения прав и законных интересов личности в сфере сексуальных отношений в последние годы вызывает все больше общественного интереса. Это связано, в том числе, с увеличением количества преступлений данной категории в общей структуре российской преступности, усложнением способов их совершения и, что особенно опасно, уменьшением возраста как потерпевших, так и правонарушителей. Наиболее острой проблемой остается рост преступлений сексуального характера в отношении несовершеннолетних. По данным Следственного комитета Российской Федерации, за последние пять лет в стране отмечен прирост таких преступлений на 20 % [4].

Особую актуальность эта тема приобретает в связи с необходимостью защиты детей – самой незащищенной категории граждан. Именно поэтому внимание уделяется вопросам повышения эффективности уголовного законодательства в данной сфере, в частности усилению ответственности за преступления против половой неприкосновенности несовершеннолетних.

В центре внимания находятся нормы, предусмотренные статьями 134 и 135 Уголовного кодекса Российской Федерации [1]. Первая из них устанавливает ответственность за половое сношение и иные действия сексуального характера с лицом, не достигшим шестнадцатилетнего возраста, вторая – за развратные действия в отношении той же возрастной группы. Правоприменительная практика показывает необходимость более точной и гибкой правовой регламентации, учитывающей как возрастные особенности потерпевших, так и обстоятельства совершения противоправных деяний.

Все чаще совершаются преступления, в которых несовершеннолетние становятся жертвами сексуальных посягательств в том числе через Интернет-платформы и мессенджеры. Это создает дополнительную нагрузку на правоохранительные органы и требует от законодателя оперативного реагирования. Кроме того, интерпретация норм оставляет множество пробелов в правоприменении. Это непосредственно указывает на необходимость усовершенствования уголовно-правовых норм, направленных на защиту несовершеннолетних, требует системного подхода.

Одной из проблем, возникающих при юридической квалификации развратных действий, является недостаточная точность формулировок, содержащихся в законодательстве. В частности, на нормативном уровне отсутствует четкое описание способов совершения таких деяний, а также не учитываются возрастные особенности потерпевших. Так, согласно части 1 статьи 135 УК РФ, ключевым элементом объективной стороны преступления, заключающегося в совершении развратных действий, является отсутствие применения физического насилия со стороны виновного. Это означает, что при наличии насильственного компонента действия утрачивают признаки, характерные для состава преступления, предусмотренного указанной статьей, и требуют квалификации по другим нормам уголовного закона – например, по статьям 131 или 132 УК РФ. В противном случае возникает ситуация, при которой деяние может не рассматриваться как уголовно наказуемое.

Анализ судебной практики по делам, связанным с применением статьи 135 УК РФ, свидетельствует о том, что к развратным действиям часто относят, в частности, демонстрацию половых органов или показ порнографических материалов несовершеннолетнему [2]. Однако важно подчеркнуть, что такие действия подпадают под действие нормы лишь при отсутствии насильственного элемента. Следовательно, случаи, в которых обнажение совмещается с применением физической силы или склонением несовершеннолетнего к восприятию порнографического контента посредством насилия, не соответствуют признакам, установленным статьей 135 УК РФ, и не охватываются другими нормами действующего уголовного законодательства.

На основании изложенного можно прийти к выводу о наличии серьезного пробела в уголовно-правовом регулировании в сфере защиты половой неприкосновенности несовершеннолетних. Отсутствие четкой законодательной дифференциации способов совершения развратных действий и неурегулированность случаев, сопровождающихся насилием, создают правовую неопределенность и препятствуют эффективному правоприменению. В этой связи представляется целесообразным внесение изменений в уголовное законодательство с целью конкретизации признаков состава преступления и повышения уровня защиты несовершеннолетних от сексуализированного насилия.

Еще одной актуальной проблемой являются современные технологии, создающие новые угрозы: развратные действия с несовершеннолетними все чаще совершаются дистанционно – через Интернет и мессенджеры, без физического контакта [5]. Правонарушители используют цифровые средства для поиска жертв, манипулирования ими и сокрытия своей личности: изменяют аккаунты, меняют IP-адреса, оставаясь недоступными для расследования. Однако, Уголовный кодекс не отражает этих реалий: ст. 135 УК РФ не содержит указания на онлайн-состав таких преступлений. Это создает нормативный пробел и порождает неоднородную судебную практику, где виртуальные проявления разврата иногда квалифицируются по разным статьям, включая 135, 242.2 и даже 132 УК РФ – без четкого разграничения.

Так, в Пензенской области в 2015–2017 годах суд рассмотрел дело в отношении мужчины, который через социальные сети вступал в переписку с подростками, рассылал им интимные фотографии и добивался от них аналогичных материалов, угрожая разглашением полученного [6]. Несмотря на отсутствие физического взаимодействия, его действия были квалифицированы как развратные по ч. 3 ст. 135 УК РФ, а также как насильственные действия сексуального характера по п. «б» ч. 4 ст. 132 УК РФ. Суд принял во внимание, что обвиняемый целенаправленно воздействовал на психику несовершеннолетних с целью сексуального удовлетворения, используя средства удаленной коммуникации, что приравнивается к прямому воздействию на потерпевших.

Аналогичная позиция была выражена и в деле, рассмотренном Верховным Судом РФ в 2020 году. Житель Красноярска устанавливал контакт с девочками 12–13 лет через Интернет, предлагал встретиться с целью интимной близости. Несмотря на то, что встреча не состоялась, суд квалифицировал его действия по ч. 4 ст. 135 УК РФ. Верховный Суд указал, что само установление и развитие общения с целью сексуального вовлечения несовершеннолетнего уже является составом развратных действий, даже при отсутствии телесного контакта [3].  Тем самым суд фактически расширил содержание диспозиции статьи, обосновав это общественной опасностью подобных форм поведения.

Данные прецеденты демонстрируют, что суды вынужденно интерпретируют ст. 135 УК РФ расширительно, компенсируя тем самым пробел в законодательстве. Однако такая практика не может считаться устойчивой правовой гарантией – при отсутствии четкого законодательного регулирования существует риск как произвольного правоприменения, так и невозможности привлечения к ответственности за подобные действия в иных случаях. Это особенно критично в условиях стремительного роста преступлений, совершаемых через Интернет, и повышенного внимания к защите прав несовершеннолетних.

В связи с этим назрела необходимость официального включения в диспозицию статьи 135 УК РФ квалифицирующего признака – совершения развратных действий с использованием информационно-телекоммуникационных сетей, включая Интернет. Это бы закрепило уже сложившуюся судебную практику на уровне закона, устранило бы неопределенность в правоприменении и способствовало бы более строгой уголовной ответственности за подобные деяния. Также целесообразно исключить из текста статьи указание на отсутствие насилия как обязательного признака состава преступления, заменив его более точной формулировкой, разграничивающей действия, содержащие признаки насильственного воздействия, и действия, попадающие под регулирование статей 131–134 УК РФ.

Из анализа уголовных норм и судебных разъяснений следует, что ст. 134 УК РФ охватывает исключительно действия с физическим контактом, тогда как ст. 135 УК РФ применяется как к телесным, так и к дистанционным, «бестелесным» формам сексуального взаимодействия [1]. В связи с этим закономерно возникает вопрос: почему за некоторые формы полового контакта, совершенные добровольно, предусмотрена более строгая санкция, чем за действия, которые могут причинить такую же или даже большую травму несовершеннолетнему, но не сопряжены с непосредственным физическим контактом.

В.В. Романова обращала внимание на противоречивость санкций и необходимость устранения несоответствий в квалификации подобных преступлений. Тем не менее, законодатель по-прежнему не урегулировал это расхождение, в результате чего возникает парадоксальная ситуация: например, добровольное половое сношение взрослого мужчины с 15-летней девушкой по ст. 134 УК РФ влечет до четырех лет лишения свободы, в то время как анальный половой акт с тем же несовершеннолетним, квалифицированный по ст. 135 УК РФ, может повлечь не более трех лет [8]. Это проявление так называемого «остаточного принципа», когда ст. 135 УК РФ выступает в роли «факультативной» нормы, охватывающей те действия, которые не были прямо предусмотрены ст. 134 УК РФ.

Кроме того, на практике именно диспозиция ст. 134 УК РФ определяет границы применения ст. 135, а не наоборот, что приводит к путанице в квалификации преступлений. Анализ судебной практики свидетельствует о том, что суды, не имея достаточных законодательных ориентиров, зачастую вынуждены прибегать к расширительному толкованию указанных норм, включая в сферу действия ст. 135 УК РФ даже те случаи, которые объективно ближе к составу ст. 134, но формально не подпадают под него из-за отсутствия вагинального полового акта [9].

На доктринальном уровне А.В. Мотин предложил систематизировать уголовно-правовую защиту половой неприкосновенности несовершеннолетних, предложив перераспределение состава преступления. В частности, в ст. 134 УК РФ предлагается предусмотреть ответственность за любые действия сексуального характера, имеющие физический контакт с телом несовершеннолетнего, независимо от их вида (половое сношение, анальный или оральный секс и т.д.). В то же время в ст. 135 УК РФ предлагается оставить исключительно ответственность за развратные действия без физического контакта, то есть действия, направленные на возбуждение или сексуальное вовлечение, совершаемые через Интернет или иными дистанционными средствами [7]. Обязательным элементом состава таких преступлений в этом случае должна стать цель сексуального удовлетворения или формирования интереса к сексу у потерпевшего.

На сегодняшний день ситуация остается неурегулированной. В действующей редакции уголовного закона отсутствует четкое разделение по признаку телесного контакта, что обуславливает неравномерность и иногда – необоснованную мягкость наказаний за объективно одинаково опасные действия.

Таким образом, анализ действующего уголовного законодательства, правоприменительной практики и доктринальных предложений позволяет сделать однозначный вывод о необходимости системного реформирования статей 134 и 135 УК РФ. Сегодняшняя редакция указанных норм не обеспечивает должной правовой определенности и не отражает всего спектра форм сексуализированного посягательства в отношении несовершеннолетних.

Представляется целесообразным закрепить в статье 134 УК РФ ответственность за все формы сексуальных действий с физическим контактом, включая не только вагинальное, но и анальное, оральное взаимодействие. Статья 135 УК РФ должна быть ограничена действиями, не предполагающими телесного контакта, но направленными на сексуализацию несовершеннолетнего – в том числе посредством дистанционного общения, демонстрации контента сексуального характера и манипулятивного вовлечения. Необходимым шагом также является официальное признание дистанционных форм сексуальных посягательств (в том числе через интернет и мессенджеры) как квалифицирующего признака состава преступления. Это позволит устранить пробелы и противоречия в правоприменительной практике, снизить риск произвольного толкования закона.