В контексте литературы русского зарубежья Валерий Перелешин является знаковой фигурой среди харбинских писателей-эмигрантов, отличаясь сдержанной и глубоко интроспективной манерой письма. После переезда в Бразилию в 1953 году, благодаря высокому поэтическому мастерству, он стал известен как «лучший поэт Южного полушария» [3, с. 8] и занял особое место в мировой поэзии. Его творчество неизменно пронизано вопрошанием о «принадлежности» и «отчуждении». Метафора «дороги», служащая центральным образом, сквозным для его поэзии, подобно многогранной призме, преломляет экзистенциальные дилеммы и духовные искания эмигрантского сообщества. Это одновременно и след миграции в географическом пространстве, и коридоры памяти во временном измерении, и, более того, путь веры на уровне души. Переплетаясь, эти множественные отражения образуют уникальную духовную систему координат, присущую Перелешину.

Географический путь: недостижимые берега

Лингвист Л.Г. Бабенко пишет: «Концептуализация мира в художественном тексте отражает как индивидуальные, уникальные идеи, так и универсальные законы мироустройства» [1, с. 108]. «Путь» Перелешина уходит корнями в ключевой жизненный опыт сообщества эмигрантов: смещение в пространстве и утрату родного дома. В 1920 году, будучи ребенком, он вместе с семьей переехал с российского Дальнего Востока в Харбин, а затем всю жизнь скитался между Харбином, Шанхаем, Сан-Франциско и другими местами, так и не сумев по-настоящему вернуться на родину.

Это состояние «в пути» наполнило его творчество эстетикой незавершённости: для него дорога — это вечное «отправление», сам «путь», но почти никогда — конечный пункт «прибытия».

«Нас миллионы – вездесущих,

Бездомных всюду и везде…

Разбросанные по чужбинам,

…Мы – государство в государствах,

Сплотившееся навсегда.

…Все звезды повидав чужие

И этих звезд не возлюбя –

Мы обрели тебя, Россия,

Мы обрели самих себя!» [2, с. 49]

В начале стихотворения подчеркивается, что поэт, как и другие эмигранты, не имеет дома, ибо в процессе миграции и скитаний утратил родной очаг. Тысячи изгнанников подобны разрозненным звёздам в небесах, не имеющим опоры. Однако со временем звёзды постепенно формируют созвездия, собираясь на небосклоне — слабые огни притягиваются друг к другу и усиливаются. Хотя они по-прежнему находятся в вечном пути, у странников появляются спутники. Даже не зная конечного пункта назначения, они больше не одиноки в своём пути.

Более того, эта «бесконечность» географического пути по своей сути является метафорой эмигрантского существования. Странник в творчестве Перелешина осознаёт, что память о родине давно растворилась в потоке истории, став недостижимым миражом. Дорога здесь становится символом разрыва: она отмеряет не только физическое расстояние, но и подчёркивает отсутствие духовной связи.

Путь памяти: коридор времени, ведущий в обратную сторону

Когда дорога (в ее физическом смысле) не может привести на «родину», Перелешин обращает метафору пути в измерение времени — память становится дорогой, по которой можно идти в обратном направлении, возвращая себя в утраченное прошлое. В его творчестве путь памяти часто тесно связан с темой детства и «подробностями родного дома». Те фрагменты, что скрыты пеленой времени, в процессе этой интроспекции постепенно проясняются, формируя духовный барьер, противостоящий отчуждённости реальности.

«Лишь осенью поздней, в начальные дни октября,

Как северный ветер заплачет – родной и щемящий…

На север смотрю я – всё дольше и чаще, и чаще» [2, с. 117–118].

В этом отрывке из стихотворения 《Ностальгия》，поэт сначала описывает заурядный осенний закат, увиденный во время своей жизни в Китае, используя такие образы, как ветер и заходящее солнце. Однако, насладившись пейзажем, он невольно устремляет взгляд на север, и воспоминания о родине оживают в его памяти. В этот миг он становится не просто странником, застигнутым течением истории, но и тоскующим скитальцем, чья душа стремится к дому. Оттуда – из этой родной и забытой земли – / …лишь медленные журавли / На крыльях усталых приносят привет драгоценный» [2, с. 117–118]. Картина более чем выразительная: тишина родины (ни звука, ни слова) нарушается лишь криком перелётных птиц. Журавли несут на своих крыльях безмолвный привет – природа передаёт страннику знак от покинутой земли. Когда он погружается в чертоги своей памяти, ощущение отчуждённой реальности настигает его с новой силой — в конце дороги его ждёт не воссоединение, а вновь очередное осознание утраты. Этот парадокс с предельной ясностью раскрывает духовную дилемму эмигрантского сообщества: они могут «вернуться» на родину лишь в памяти, но никогда не способны достичь её в действительности.

Путь веры: устремлённость к вечному, преодолевающему конечное

Когда «бесконечность» географического пути и «парадокс» пути памяти заводят дух в тупик, Перелешин совершает восхождение метафоры пути до уровня веры, превращая её в «дорогу к вечности». Будучи верующим человеком, он видит конечную цель этого «пути» в стремлении к Богу, который становится каналом преодоления земных страданий и обретения духовного спасения. В его позднем творчестве путь часто оказывается связан с понятиями паломничества и веры.

«О, пустыня священная сорокадневная,

Где постился Христос и взалкал наконец,

Ты же грозная, сорокалетняя, гневная,

Испытанье и казнь маловерных сердец!» [2, с. 160]

В данном отрывке пустыня становится местом очищения через страдание, но одновременно и символом духовного путешествия, ведущего к небесному дому: через очищение и обретение человеком своей подлинной сущности. Пустыня в стихотворении – это не просто географическое пространство, а место духовного очищения, искупления и испытания веры. Данная метафора дороги позволяет творчеству Перелешина выйти за рамки личной ностальгии и подняться до осмысления универсального духовного кризиса человечества: когда реальный путь окутан заблуждениями, именно «вечная тропа» веры позволяет человеку в ограниченности земной жизни прикоснуться к бесконечному смыслу.

От «разрыва» географического пути к «парадоксу» пути памяти — метафора дороги в творчестве Перелешина раскрывается последовательно и многогранно, создавая целостную духовную картографию эмигрантского существования. Эта дорога является не только следом его личной судьбы, но и духовным символом всего русского зарубежья — странствуя в реальности, обращаясь к памяти, он обретает, наконец, пристанище в вере. Своим пером, черпающим вдохновение в теме дороги, Перелешин запечатлел страдания и стойкость эмигрантского сообщества, предложив всем «идущим в пути» глубокое осмысление бытия и спасения.