Мошенничество (ст. 159 УК РФ) является одним из самых распространенных преступлений против собственности в современной России. По официальным данным, только в 2023 году в стране было совершено 433 тыс. преступлений данного вида^[1]. Доля мошенничеств в общей структуре преступности неуклонно растёт и за последние пять лет почти удвоилась – с 12,6% до 23,3%. В 2024 году правоохранительным органам удалось замедлить стремительный рост числа мошеннических посягательств, за 11 месяцев зарегистрировано 411,6 тыс. случаев мошенничества (рост на 3,6% к предыдущему году). Преимущественное большинство – около 85% таких преступлений – совершается с использованием информационно-телекоммуникационных технологий (телефонные и интернет‑аферисты и т.д.)^[2]. Эти тенденции свидетельствуют о высокой общественной опасности мошенничества и актуальности вопросов правильной правовой оценки таких деяний.

Согласно уголовному закону РФ, мошенничеством признаётся хищение чужого имущества или приобретение права на чужое имущество, совершённое путём обмана или злоупотребления доверием. Иными словами, при мошенничестве потерпевший добровольно передаёт имущество преступнику либо не препятствует его изъятию под влиянием введения в заблуждение. Простота конструкции состава преступления скрывает сложность практической квалификации: необходимо отличать мошенничество от похожих правонарушений и неприступных деяний. На практике возникают проблемы разграничения мошенничества с сугубо гражданско-правовыми отношениями (неисполнение договоров без преступного умысла), сложности доказывания умысла на обман, а также вопросы конкуренции и отграничения мошенничества от других составов преступлений против собственности.

Данные проблемы получили освещение как в научной литературе, так и в разъяснениях высших судебных инстанций. В частности, Пленум Верховного Суда РФ в постановлении № 48 от 30.11.2017 г. (в ред. от 15.12.2022) обобщил вопросы судебной практики по делам о мошенничестве, присвоении и растрате^[3]. Тем не менее, правоприменительная практика все ещё сталкивается с неоднозначностью критериев квалификации мошенничества, особенно в условиях появления новых форм преступных посягательств (кибермошенничество, телефонные «разводы» и т.п.) и активного использования уголовно-правовых инструментов в предпринимательских спорах.

Цель данной статьи – провести комплексный анализ проблем квалификации мошенничества в уголовном праве РФ, выявить узкие места и противоречия судебной практики, а также предложить направления совершенствования законодательства для более четкого разграничения состава мошенничества и повышения эффективности борьбы с этим преступлением.

Одной из ключевых проблем является отграничение уголовно наказуемого мошенничества от случаев обычного неисполнения договорных обязательств, которые должны регулироваться гражданским правом. В условиях рыночной экономики многие мошеннические схемы маскируются под гражданско-правовые сделки – договоры подряда, оказания услуг, купли-продажи и др.^[4] Однако далеко не каждое нарушение договора свидетельствует о преступлении. Главный критерий – наличие у лица изначального преступного умысла на хищение, возникшего до момента получения имущества от потерпевшего.

Если лицо добросовестно заключило договор и впоследствии не смогло выполнить обязательства по независимым обстоятельствам (например, из-за финансовых трудностей), отсутствует преднамеренный умысел на хищение – такое деяние не образует состав мошенничества, а является гражданско-правовым нарушением (деликтом). Так, если должник брал на себя обязательство вернуть заем и не вернул его без первоначального злого умысла нарушить обещание, то это гражданско-правовое правонарушение. Если же изначально он не собирался возвращать долг, используя договор лишь как прикрытие хищения, – налицо состав мошенничества.

Пленум Верховного Суда РФ в п. 4 постановления № 48 разъяснил, что получение имущества под обязательство, которое виновный заведомо не намеревался исполнять, в результате чего причинён ущерб, должно квалифицироваться как мошенничество. Причём суды должны установить, что «лицо заведомо не намеревалось исполнять свои обязательства» с учётом всех обстоятельств дела. О наличии преступного умысла могут свидетельствовать, например, следующие факты: заведомое отсутствие реальной возможности исполнить договор (например, отсутствие лицензии, необходимых средств или навыков), использование поддельных документов при заключении сделки, сокрытие информации о своей неплатёжеспособности или задолженностях, а также распоряжение полученными деньгами в личных целях, вопреки условиям договора. Так, если исполнитель получил предоплату за работу и сразу потратил эти деньги на личные нужды, не собираясь приступать к выполнению заказа, – подобное поведение указывает на мошеннический умысел.

Важно подчеркнуть: даже перечисленные обстоятельства сами по себе не предрешают автоматически виновность лица в мошенничестве. Суд должен в совокупности оценивать доказательства намерения обвиняемого обмануть партнёра по договору. В практике доказывание изначального умысла является сложной задачей, поскольку прямой умысел существует лишь в сознании обвиняемого и его наличие приходится устанавливать косвенными доказательствами (свидетельскими показаниями, письменными документами, перепиской сторон, финансовыми документами и т.д.). Тем не менее, для привлечения к ответственности необходимо, чтобы имелись убедительные доказательства того, что обвиняемый с самого начала договора планировал хищение^[5]. Например, Верховный Суд указывает, что само по себе невыполнение договора еще не доказывает мошенничество – нужно установить, что на момент заключения сделки лицо намеревалось обмануть контрагента и обратить его имущество в свою пользу.

Таким образом, главное отличие мошенничества от добросовестного неисполнения обязательств – это время возникновения умысла. Если умысел на хищение возник до получения имущества от потерпевшего, налицо состав преступления; если же умысла не было (лицо рассчитывало исполнить договор, но не смогло), то уголовная ответственность исключается, а спор подлежит рассмотрению в гражданско-правовом порядке. Данный критерий поддерживается как судебной практикой, так и большинством ученых-правоведов.

На практике, однако, граница между гражданско-правовым спором и мошенничеством бывает размыта. Недобросовестные контрагенты порой умело скрывают свой умысел под видимостью деловых отношений, затрудняя привлечение к ответственности. С другой стороны, имеются случаи неправомерной криминализации гражданских отношений – когда потерпевшая сторона, не добившись исполнения договора, торопится обратиться в полицию с заявлением о мошенничестве, хотя изначально преступного умысла могло не быть. Органы следствия не всегда тщательно разбираются в экономической природе спора и порой возбуждают уголовные дела там, где достаточно гражданского иска. Подобная практика получила критику в связи с рисками необоснованного давления на бизнес и граждан. Для преодоления этой проблемы в 2016 г. законодатель ограничил возможность возбуждения уголовных дел о мошенничестве в сфере предпринимательской деятельности: такие дела были отнесены к подследственности следователей Следственного комитета и стали требовать заявления потерпевшего или иных специальных условий, чтобы предотвратить произвольное вмешательство государства в хозяйственные споры. Несмотря на эти меры, вопрос разграничения остается актуальным и требует дальнейшего совершенствования правовых механизмов, о чём пойдет речь в заключительной части статьи.

Как отмечено выше, установление прямого умысла на хищение является решающим для квалификации мошенничества. Однако доказать, что обвиняемый заведомо намеревался обмануть потерпевшего, зачастую непросто. В большинстве случаев мошенники действуют хитро, стараясь создать видимость законного поведения, что затрудняет сбор доказательств их преступного намерения.

Основные источники доказательств умысла – это фактические обстоятельства сделки и поведение обвиняемого до, во время и после получения имущества. Приведём типичные примеры, которые в совокупности могут свидетельствовать о наличии мошеннического умысла у лица:

• использование ложных сведений и представление поддельных документов при заключении договора (например, предоставление фиктивных гарантийных писем, недостоверных справок о финансовом состоянии и т.п.);
• сокрытие важной информации, которая могла бы оттолкнуть потерпевшего (например, наличие крупных долгов, судебных решений о банкротстве, ареста имущества и т.д.);
• отсутствие у лица реальных ресурсов или намерения выполнить обязательство (например, подрядчик не имеет ни работников, ни оборудования для выполнения работ, но принимает аванс);
• неисполнение обязательств без уважительных причин при одновременном распоряжении полученными средствами в личных интересах, вопреки целям договора;
• повторяемость: совершение лицом аналогичных действий с другими потерпевшими (множество эпизодов заключения договоров и невыполнения их) – это указывает на схему хищения, а не единичный бизнес-неуспех.

Верховный Суд РФ подчёркивает, что указанные признаки должны оцениваться совокупно, и окончательный вывод о наличии умысла делается судом исходя из всех обстоятельств дела. Например, сам по себе факт использования поддельного паспорта при заключении договора займа – серьёзный аргумент в пользу мошеннического умысла. Но если, скажем, обязательство не выполнено из-за объективных форс-мажорных обстоятельств (например, введение санкций, резкое изменение курса валют, пандемия и т.п.), то даже первоначальное легкомысленное отношение к договору не обязательно свидетельствует о преступном умысле.

Особую проблему представляет доказывание умысла на невозврат кредита в делах о мошенничестве в сфере кредитования (ст. 159.1 УК РФ). Такие дела возбуждаются, как правило, по заявлениям банков в отношении заемщиков, которые получили кредит обманным путем. Здесь сложность в том, чтобы отделить преступника от добросовестного должника, оказавшегося неплатёжеспособным. Следственным органам приходится доказывать, что заемщик брал кредит уже зная о своей неспособности или нежелании платить долг. В разъяснениях отмечается, что наиболее сложным моментом является именно доказательство существования умысла не возвращать заем еще до заключения кредитного договора^[6]. В качестве доказательств могут использоваться: ложные сведения о финансовом положении заемщика, представленные в банк (справки о доходах, трудовые договоры и пр.); факты, что полученные кредитные средства сразу выведены на счета третьих лиц или использованы не по целевому назначению; установление, что заемщик вскоре после получения займа инициировал свое банкротство или скрылся. Если же будет видно, что лицо намеревалось погашать кредит (например, производило платежи, предоставляло обеспечение, шло на контакт с банком) до наступления непредвиденных трудностей – умысел на мошенничество ставится под вопрос.

Немаловажно и то, что бремя доказывания умысла лежит на обвинении. В соответствии с принципом презумпции невиновности все неустранимые сомнения трактуются в пользу обвиняемого. Поэтому, если следствию не удаётся собрать убедительные доказательства преднамеренного обмана, суд должен квалифицировать деяние не как мошенничество, а прекратить уголовное преследование, предложив сторонам разрешить конфликт в гражданском порядке. Однако на практике это реализуется не всегда – иногда лица привлекаются за мошенничество при довольно спорной доказательственной базе умысла. Для устранения подобных ситуаций Пленум ВС РФ в упомянутом постановлении № 48 особо указал: имеющиеся доказательства должны однозначно свидетельствовать о наличии прямого умысла на хищение при помощи обмана^[7]. Например, если предприниматель привлёк средства под инвестиционный проект и не смог выплатить обещанный доход, еще не означает автоматически, что у него был преступный умысел – суду следует выяснить, планировал ли он с самого начала похитить деньги или потерпевшие понесли ущерб в результате предпринимательского риска.

В целом, проблема доказывания умысла при мошенничестве требует, помимо правовых, еще и методических решений – совершенствования следственных практик, использования финансовых экспертиз, анализа переписки и переговоров, психологического исследования поведения обвиняемого. Немаловажно аккуратно относиться к косвенным признакам: многие законопослушные предприниматели могут не иметь достаточных ресурсов или допускать просрочки, но это не делает их мошенниками без иных доказательств. Судебная система должна обеспечить баланс между защитой прав потерпевших и недопущением уголовного преследования за добросовестные неудачи в бизнесе.

Мошенничество как форма хищения посягает на собственность, поэтому его смежными (родственными) составами являются другие преступления против собственности, где тоже происходит изъятие имущества, но с отличиями в объективной стороне. Теория уголовного права относит к смежным с мошенничеством составам, в частности, следующие преступления УК РФ^[8]:

• кража (ст.158 УК РФ) – тайное хищение имущества;
• присвоение или растрата (ст.160 УК РФ) – хищение имущества, вверенного виновному;
• грабёж (ст.161 УК РФ) – открытое хищение имущества без угрозы насилием;
• разбой (ст.162 УК РФ) – хищение с применением насилия или угрозой такового (насильственное хищение);
• вымогательство (ст.163 УК РФ) – требование передачи имущества под угрозой насилия или иных воздействий;
• причинение имущественного ущерба путём обмана или злоупотребления доверием (ст.165 УК РФ) – причинение ущерба без изъятия имущества (о нём отдельно ниже);
• мошенничество в сфере кредитования (ст.1), в страховании (159.5), в сфере компьютерной информации (159.6) и иные специальные виды мошенничества, введенные законодателем;
• ряд экономических составов, где присутствует обман: например, незаконное получение кредита (ст.176), злоупотребления при эмиссии ценных бумаг (ст. 185), подделка платёжных документов (ст. 187), преднамеренное и фиктивное банкротство (ст. 196–197) и т.д.

Необходимость отграничивать мошенничество от этих преступлений возникает в ситуациях, когда внешне деяние содержит признаки разных составов. Общий подход таков: следует выяснить, каким способом и при каких обстоятельствах похищено имущество, и в зависимости от этого определить правильную квалификацию.

Мошенничество и кража. По формальному определению, кража совершается тайно, без ведома собственника, а мошенничество – с согласия потерпевшего, полученным обманным путем. Казалось бы, отличия очевидны. Однако на практике встречаются казусы, осложняющие разграничение. Например, преступник может использовать обман для получения доступа к имуществу, а само хищение совершить тайно. В теории такой случай описывают как «кражу с использованием доверительных отношений». Верховный Суд разъясняет, что если виновный лишь воспользовался обманом, чтобы проникнуть к имуществу, а затем тайно его похитил, содеянное следует квалифицировать как кражу, а не мошенничество. Классический пример: злоумышленник хитростью выманил у сторожа ключи от склада и ночью, никем не замеченный, вынес имущество. Тут обман послужил средством для тайного хищения – состав кражи. И наоборот, при мошенничестве деяние должно быть совершено именно путём обмана, т.е. изъятие происходит с ведома потерпевшего, пусть и введенного в заблуждение. Если преступник под ложным предлогом убеждает потерпевшего добровольно отдать ему ценности – это мошенничество, даже если всё было сделано скрытно от окружающих (тайно по отношению к третьим лицам, но не тайно от самого потерпевшего).

Мошенничество и присвоение/растрата. Основное отличие в том, что при присвоении или растрате имущество вверено виновному, т.е. изначально передано ему законно, а при мошенничестве – не вверено, преступник не имел права владеть имуществом изначально. Например, кассир торговой точки получает выручку (вверенное имущество) и похищает её – это присвоение (ст. 160 УК). Если же злоумышленник представляется инкассатором и обманом получает у кассира деньги – это мошенничество. В практике иногда бывает сложно разграничить, когда имеет место присвоение, а когда мошенничество, особенно если злоумышленник злоупотребил доверием. Критерий следующий: если потерпевший передал имущество виновному под ответственное хранение, доверил по службе или договору, а тот впоследствии его похитил – состав присвоения/растраты. Если же потерпевший передал имущество, заблуждаясь относительно личности или намерений получателя – это мошенничество, так как не было действительного доверительного правового основания владения. Пленум ВС РФ (п. 26) указал, что при квалификации действий лица, похитившего имущество, ему вверенное, суд должен установить, что умысел охватывал противоправность и безвозмездность обращения вверенного имущества в свою пользу. Если лицо присвоило часть вверенных ценностей, а часть растратило, все охвачено единым умыслом – содеянное квалифицируется как единое преступление по ст. 160, без совокупности. Таким образом, граница проходит по факту вверения имущества: при наличии доверительного владения – ст. 160, при обманном получении – ст. 159.

Мошенничество и грабёж/разбой. Обычно эти составы не путают, поскольку при грабежах и разбоях применяется насилие или угроза, а при мошенничестве – обман. Однако возможно сочетание: преступники могут, например, представиться сотрудниками полиции с обыском, обманом заставить жертву выдать ценности, а если обман вскроется – применить силу. В теории приведён образный пример «самочинного обыска»: когда злоумышленники, лжеполицейские, убеждают жертву выдать им имущество, то если жертва добровольно отдаёт имущество, поверив в мнимые полномочия – деяние следует признать мошенничеством; если же потерпевший разгадал обман и сопротивляется, а злоумышленники силой отнимают имущество – это грабёж (открытое хищение) или разбой (если применено насилие). Таким образом, решающим критерием здесь является способ завладения: добровольность под влиянием обмана (мошенничество) либо насильственное изъятие (грабёж/разбой).

Мошенничество и ст. 165 УК РФ. Статья 165 УК РФ устанавливает ответственность за причинение имущественного ущерба путем обмана или злоупотребления доверием при отсутствии признаков хищения. Вопрос разграничения с мошенничеством зачастую вызывает затруднения, так как оба состава подразумевают обман. Главный признак, отличающий мошенничество: при нём обязательно происходит изъятие (обращение) чужого имущества в пользу виновного или других лиц. В случае же ст. 165 изъятия нет – причиняется имущественный ущерб, но преступник не получает непосредственной материальной выгоды в виде чужого имущества. Типичные примеры применения ст. 165: уклонение обманным путем от уплаты за услуги или имущество, когда владение не переходит виновному. Например, клиент гостиницы, не имея денег, проживает там и скрывается, не оплатив – он причинил ущерб обманом, но не присвоил чужое имущество (услуга получена, но ничего не «взято»), это квалифицируется по ст. 165. Если же в похожей ситуации клиент похитил из номера имущество гостиницы – это уже кража или мошенничество, а не ст. 165. Таким образом, при мошенничестве виновный завладевает имуществом, при ст. 165 – лишь причиняет потерпевшему убытки (упущенная выгода, неуплаченные средства и т.п.). Пленум ВС в п. 28 постановления № 48 подтвердил: мошенничество как хищение отличается от причинения имущественного ущерба через обман тем, что в последнем отсутствует признак изъятия или обращения чужого имущества в пользу виновного.

Мошенничество и специальные составы. Закон содержит целый ряд специальных разновидностей мошенничества (ст. 159.1–159.6 УК РФ), введенных в 2012 году, а также другие статьи, предусматривающие ответственность за обман в специфических сферах (ст. 176, 185, 195 и др.). Возникает вопрос: как квалифицировать деяние, подпадающее одновременно под общий состав мошенничества и, скажем, специальный состав? Общий принцип уголовного права – применяется специальная норма, вытесняющая общую (lex specialis derogat generali). Например, мошенническое получение кредита должно квалифицироваться по ст. 159.1 (мошенничество в сфере кредитования), а не по ст. 159, если установлено, что обман выражался в предоставлении ложных сведений банку при заключении кредитного договора. Однако в первые годы применения этих норм встречались случаи конкуренции, когда одно и то же деяние неверно вменяли по двум статьям. Сейчас практика в целом исходит из приоритета специального состава. Тем не менее, и здесь есть нюансы. Например, ч. 2 ст. 159.1 УК устанавливает ответственность за мошенничество в сфере кредитования, совершенное группой лиц или в крупном размере. А ч. 3 ст. 159 (общего мошенничества) – мошенничество в крупном размере. В ситуации, когда группа лиц мошеннически получает крупный кредит, применяется специальная норма (ст. 159.1 ч.2), дополнительной квалификации по общей норме не требуется. Аналогично, присвоение, сопряженное с обманом, не требует отдельного вменения мошенничества – действия полностью охватываются ст. 160 УК.

Отдельно следует отметить проблему квалификации мошенничества в сфере предпринимательской деятельности. Законодатель предпринимал попытки выделить такое деяние: в 2012 г. была введена ст. 159.4 УК РФ (мошенничество в предпринимательской сфере), предусматривавшая смягченные санкции (небольшие сроки лишения свободы, акцент на штрафы) для случаев преднамеренного неисполнения договорных обязательств предпринимателем.

Однако в 2014 г. Конституционный Суд РФ признал санкцию ст. 159.4 частично противоречащей Конституции (дело № 32-П от 11.12.2014) и указал, что если законодатель не исправит ситуацию, статья утратит силу^[9]. В итоге ст. 159.4 УК была исключена, и на некоторое время предпринимательские мошенничества вновь квалифицировались по общим нормам. Лишь в 2016–2017 гг. законодатель решил проблему иначе: вернув нормы о мошенничестве в предпринимательской сфере, но уже как части 5, 6 и 7 ст. 159 УК РФ (специальные составы внутри общей статьи). Эти части устанавливают, что мошенничество, сопряженное с преднамеренным неисполнением договорных обязательств в сфере предпринимательства, образует состав преступления лишь при ущербе свыше определённой суммы (10 тыс. рублей) юридическому лицу или индивидуальному предпринимателю.

Кроме того, исполнителем такого мошенничества может быть только специальный субъект – лицо, действующее в рамках предпринимательской деятельности. То есть если обман контрагента осуществил, к примеру, директор коммерческой фирмы при заключении договора, преступление квалифицируется по соответствующей части ст. 159 (ч.5, 6 или 7) как предпринимательское мошенничество. Если же то же самое сделал гражданин, не являющийся предпринимателем, – квалификация идёт по «общему» мошенничеству (ст. 159 ч. 3 или 4, в зависимости от ущерба). Несмотря на эти уточнения, на практике иногда встречаются случаи неправильной квалификации. Так, отмечалось, что некоторые следователи инкриминируют предпринимателям общую норму (ст. 159 ч. 4 – мошенничество в особо крупном размере), игнорируя специальные предпринимательские части, что ведёт к более суровому наказанию и нарушает принцип справедливости. Судебная практика постепенно устраняет такие ошибки, используя разъяснения Пленума ВС РФ 2017 г., где прямо указано на необходимость квалифицировать преднамеренное неисполнение предпринимательского договора под соответствующими частями ст. 159 УК.

Таким образом, конкурирующие составы с мошенничеством отличаются способом совершения и юридическими признаками: тайность (кража) или насилие (грабёж, разбой) исключают состав мошенничества; наличие доверительного владения (присвоение) противопоставляется обманному получению (мошенничество); отсутствие изъятия имущества (ст. 165) отличает от хищения; специальные составы (кредитное, страховое мошенничество и др.) вытесняют общий. Знание и правильное применение этих критериев позволяет органам расследования и судам верно квалифицировать содеянное, избегая ошибок двойной квалификации или, напротив, пробелов в ответственности.

Проблемы квалификации мошенничества в уголовном праве РФ обусловлены сложностью этой категории дел и эволюцией мошеннических схем. Проведенный анализ показал, что основные трудности возникают при проведении грани между гражданско-правовым деликтом и преступлением, при доказательстве наличия прямого умысла на обман, а также при соотношении мошенничества с другими преступлениями против собственности. Верховный Суд РФ своими постановлениями пытается сгладить острые углы, предлагая критерии разграничения и толкования закона. Однако жизнь выдвигает новые вызовы – цифровизация экономики породила всплеск кибермошенничеств, требующих адаптации законодательства и практики.

Для обеспечения единообразия правоприменения и защиты прав как потерпевших, так и обвиняемых, законодательству необходимы точечные изменения: формализация критериев, устранение неопределенностей, обновление устаревших норм. Реализация предложенных мер – от повышения порогов ущерба до введения фильтров против необоснованного уголовного преследования – направлена на то, чтобы уголовный закон о мошенничестве применялся строго по назначению. Мошенники должны неотвратимо нести ответственность, тогда как добросовестные участники гражданского оборота – быть защищены от уголовного вмешательства в случае предпринимательского риска или невыполнения обязательства без злого умысла.

Дальнейшее развитие научных исследований и анализ судебной практики в этой сфере будут способствовать тонкой настройке уголовного законодательства. В конечном итоге, цель состоит в достижении баланса: закон о мошенничестве должен быть достаточно строгим, чтобы служить барьером для злоумышленников, и одновременно достаточно ясным, чтобы исключать расширительное толкование и субъективизм. Решение обозначенных проблем квалификации мошенничества будет способствовать укреплению правопорядка, защите собственности и доверию участников экономических отношений.

[1] Сажнева Е., Смертин П. В 2023 году люди переводили мошенникам по 40 млн в день // Милосердие.ru. – 2024. – 14 мая. – URL: https://www.miloserdie.ru (дата обращения: 13.03.2025).

[2] Рост мошенничеств в России в 2024 году составил 3,6% // Аргументы и факты. – 2024. – 6 января. – URL: https://www.aif.ru (дата обращения: 13.03.2025).

[3] О судебной практике по делам о мошенничестве, присвоении и растрате: постановление Пленума Верховного Суда РФ от 30 ноября 2017 г. № 48 (в ред. от 15 декабря 2022 г.) // СПС КонсультантПлюс. – URL: https://www.consultant.ru (дата обращения: 13.03.2025).

[4] Актуальные проблемы уголовной ответственности за мошенничество // Блог юридической группы «Легис». – 2023. – URL: https://www.legis-group.ru (дата обращения: 13.03.2025).

[5] Финансовое мошенничество согласно статье 159 УК РФ // SearchInform.ru. – 2023. – URL: https://www.searchinform.ru (дата обращения: 13.03.2025).

[6] Финансовое мошенничество согласно статье 159 УК РФ // SearchInform.ru. – 2023. – URL: https://www.searchinform.ru (дата обращения: 13.03.2025).

[7] О судебной практике по делам о мошенничестве, присвоении и растрате: постановление Пленума Верховного Суда РФ от 30 ноября 2017 г. № 48 (в ред. от 15 декабря 2022 г.) // СПС КонсультантПлюс. – URL: https://www.consultant.ru (дата обращения: 13.03.2025).

[8] Уголовный кодекс Российской Федерации: федер. закон от 13 июня 1996 г. № 63-ФЗ (в ред. от 2024 г.). – URL: https://www.consultant.ru (дата обращения: 13.03.2025).

[9] Дадов А.Д. Проблемы квалификации мошенничества в сфере предпринимательской деятельности // Адвокатская газета. – 2024. – 13 мая. – URL: https://www.advgazeta.ru (дата обращения: 13.03.2025).